Зеркало
Как удивительна история вещей! Даже простые вещи, имеющие свою, особую историю, начинают казаться загадочными и значительными. Наша история, на первый взгляд, про совсем обычную вещь — зеркало! Хотя, обычным зеркалом его не назовешь.
Широкая рама, украшенная причудливым и в тоже время лаконичным узором, широкий, устойчивый подзеркальник, стекло, чуть мутное, с щербинками, но так точно передающее цветовые оттенки. Старое зеркало, устойчивое, основательное и как бы знающее себе цену... А как иначе? Это зеркало — работа неизвестного мастера далекого и романтичного 19 века! Что видело оно? Лица скольких красавиц, торопящихся в бальную залу, мимолетом отражались в нем? Сколько юных корнетов, поручиков, лейтенантов, вроде бы случайно останавливались перед ним, чтобы еще и еще раз полюбоваться на свои новенькие, щеголеватые мундиры, подправить щеточкой усы, стряхнуть невидимую пылинку с эполет! Ах, зеркало, зеркало!
В тебе отражались скорбные складки, залегшие у рта матери, проводившего сына на войну (и не важно в каком она была веке — для матерей все войны — горе) и седины честно служивших Отечеству пожилых людей. В тебе отражались лица, в лицах отражались судьбы, а в судьбах — истории нашего государства. Зеркало стояло в доме на Фурштатской всегда, то есть столько, сколько стоял дом, столько в нем стояло и зеркало. А так как зеркало предмет нужный в любом доме и в любом учреждении, то оно оставалось в доме вещью неизменной, даже при смене его владельцев. Так и достояло зеркало до 1937 года, когда в старинном особняке появились совсем уж необычные жильцы...
За несколько веков мимо зеркала не проносили столько кроватей, матрасов, подушек, одеял как за последние несколько дней! В стекле то и дело мелькали солнечные зайчики, тени от открывающихся и закрывающихся дверей, блики огромных ярких ламп, искры металлических инструментов, отражалась снежная белизна белых халатов. Откуда было знать зеркалу, что в старинном здании размещается родильный дом и все его обитатели, в большинстве своем будут не просто юными, а новорожденными! И уже через несколько дней в старинное стекло заглянуло юное личико медсестры, поправлявшей выбившийся из-под косынки локон. Зеркало увидело чуть сгорбленную фигуру старенького профессора медицины, который, впрочем, зеркало не заметил. Под руку с нянечкой, в легком цветастом халатике тихонько прошла юная беременная женщина, и хотя шаги давались ей с трудом, на минутку все же она взглянула в зеркало и улыбнулась, прекрасной, чуть заметное улыбкой. Такие улыбки зеркало видело все чаще, оно уже знало, что так улыбаются только женщины, ожидающей рождения ребенка. Только в их глазах зеркало видело такую нежность, силу и доброту. Однажды по коридору проходили женщины в былых халатах, о чем-то оживлено беседуя. Не сговариваясь, они остановились перед зеркалом, поправлявшей свои белые шапочки и пояса на халатах. Зеркало видело их в коридорах роддома часто и знало, что это врачи, недавно пришедшие сюда на работу. Вдруг одна из девушек, с ямочкой на щеке и черными смеющимися глазами, протянула руку к резной раме и погладила ее: «Девочки, посмотрите, какая дивная резьба!». Затем, наклонившись к тумбе, поддерживающей стекло и раму, воскликнула: «А это! Это же настоящая чаша со змеей! Вот это да! Эмблема медицины на таком старинном зеркале! Да, его место точно в этом коридоре!».
Несколько минут девушки рассматривали зеркало, любуясь причудливой резьбой и удивляясь, что только сейчас рассмотрели и чашу, и голову змеи. И пусть чашу обвивал орнамент из листьев, а голова змеи была расположена на ящике, подруги были уверены — это такой же символ, как и на обложках их дипломов. Весть о том, что зеркало «оказалось медицинским» как-то незаметно облетела весь роддом в этот же день. И почти все и сестры и нянечки и врачи и акушерки нашли минуту, чтобы подойти к зеркалу, рассмотреть резьбу и удивиться, как раньше такого никто не заметил. Даже седой профессор, проходя в этот день по коридору, впервые остановился перед зеркалом, покачал головой и пошел дальше, чему-то улыбаясь. И с этого дня зеркало стало замечать, что молодые врачи, спеша мимо в родильный зал, не только смотрели в его стекло, но и незаметно для других, потирали голову змеи -символа мудрости, возвышавшегося над чашей.
Буквально, через несколько месяцев, цвет змеиной головы уже заметно отличался от темного лака остальной резьбы. Тут уж разговоры о том, что прикоснуться к змеиной голове перед трудными родами или операцией — к удаче, стали передаваться друг другу без стеснения. А через пару дней голову змее нежно погладила и женщина с необыкновенной улыбкой — будущая мама. Но время улыбок вдруг прошло. Случилось это летом, во время белых ночей. По коридорам очень быстро, иногда бегом, двигались те же врачи и сестры, но никто не улыбался, глядя в старинное стекло. Лица были серьезны, сосредоточены, у многих на глазах были слезы. Зеркало понимало, что лишить лица людей улыбок может только очень большая беда. Это и была беда. И у этой беды было имя — война! По коридорам вновь стали переносить кровати, много кроватей разместили прямо в коридорах. В один из августовских дней к зеркалу подбежали две девушки, молодые врачи. Вместо белых халатов на них были зеленые гимнастерки, такого же цвета юбки, вместо белых шапочек солдатские пилотки. Девушки поправили гимнастерки, заправили волосы под пилотки, а потом, не сговариваясь, протянули руки к голове змеи. «Ну, на счастье!» — сказала черноглазая девушка, та, что первая заметила в сложном резном узоре символ медицины. «Дождись нас, свет-зеркальце, ладно?» Зеркало заметило слезинку в ее глазах. Девушки быстро ушли. С той минуты зеркало старалось не на минуту не забыть милые лица девушек.
Очень часто в зеркале стало отражаться небо как-то странно. Оно то выгибалось к земле, то окрашивалось белыми пересекающимися лучами, то красными сполохами. И все время в воздухе стоял невыносимый грохот. Он был так силен, что зеркальное стекло слало дребезжать в раме. Зеркало слышало, как люди говорили о бомбежках, огнях зениток, зареве пожаров, о постоянных вражеских налетах. И еще о блокаде. Это слово люди произносили сурово, поджав губы, нахмурив лица. Казалось, люди стали забывать свои лица и навсегда забыли улыбки.
Но однажды, когда зеркало отражало суровое ленинградское зимнее небо, по коридору прошла женщина. Нет, женщин, было много в госпитале и они как все были серьезны и очень заняты. Но это... И хотя одета она была в теплую телогрейку, огромные валенки, укутана в несколько платков, что-то подсказало зеркалу, что оно увидит ее взгляд. Так и случилось. К женщине подбежали медсестры, стали быстро освобождать ее от громоздкой одежды, говоря, что-то ласковое, ободряющее. Поддерживая ее за руки, повели в сторону родильного зала, и проходя мимо зеркала, женщина взглянула в него. Зеркало узнало эту улыбку! Так улыбались до войны женщины, ждущие младенца! Казалось, поверхность зеркала заискрилась, заиграла разно цветными бликами, но этого никто не заметил. Из родильного зала быстро вышла врач, не молодая девушка, а женщина давно работающая здесь. Раньше она останавливалась перед зеркалом просто проверить, все ли в порядке с ее одеждой, прической. А сейчас она стремительно приближалась к зеркалу, даже не глядя в его стекло. И только стоя близко-близко, она подняла глаза и посмотрела в стекло как-то по особенному. «Выручай, милое! Все должно быть хорошо, как до войны, помнишь?»
Зеркало понимало, что от него требуется большая помощь, чем отражать. Его просили помочь. И тут рука женщины дотронулась до головы змеи и зеркалу стало ясно, что просят помочь сейчас не его, а всех врачей, всех времен. Просят помощи для женщины с чудесной улыбкой, которая в суровую зиму блокады пришла в дом на Фурштатской рожать свое дитя.
Врач так же стремительно ушла в родзал, зеркало стало вспоминать лица все врачей, медсестер, акушерок, няней, всех, кто когда-либо проходил по этому коридору. А еще — все чудесные, чарующие улыбки женщин, приходивших сюда рожать детей. Вспомнило зеркало и улыбки двух девушек — врачей, которых видело в пилотках и гимнастерках. И не успела череда воспоминаний пройти перед ним, как из родильного зала раздался громкий, пронзительно звонкий крик родившегося человека.
Шли суровые месяцы блокады. В городе рвались бомбы и снаряды, неузнаваемо меняя его прекрасный облик. Но бывали дни, когда все словно забывали о войне и блокаде. Это бывало тогда, когда в роддом приходили женщины, которым подходил срок родить младенца. И как будто возвращалось довоенное время! В зеркале отражались повеселевшие лица врачей и сестер, исхудавшие, но по-прежнему прекрасные лики будущих матерей. Это была великая сила Рождения, преображающая все вокруг.
В один из 900 дней, когда гул вражеских самолетов не замолкал ни на минуту и небо, отражающееся в зеркале, казалось, ломалось и разлеталось на мелкие кусочки, в стекле отразилась фигура профессора. Зеркало увидело, как он сильно постарел, и его походка стала не твердой, а спина сгорбилась, словно от непосильной ноши. Он никуда не уезжал из Ленинграда и каждый день приходил сюда на Фурштатскую на работу. Но в коридоре зеркало его не видело, так как он часами пропадал в операционных. А сегодня он шел по коридору прямо к зеркалу, несмотря на все нарастающий вой, грохот взрывов, где-то по близости и ощущение чего-то ужасного, непоправимого. Поверхность зеркала, казалось, прояснилась, чтобы лучше отразить тревожный, но твердый взгляд этого мужественного человека. Прямо, как он всегда смотрел на все в жизни, профессор посмотрел в зеркало и неожиданно произнес: «Нам очень трудно, сегодня особенно. Я знаю, нас готовы стереть с лица земли. Помоги!» И секунду помолчав, добавил: «У нас роженицы и дети, как раньше. Их надо спасти, в них наша надежда». И зеркало почувствовало прикосновение руки профессора, неожиданно уверенной и твердой для такого пожилого человека. Профессор коснулся головы змеи, круто повернулся и ушел вглубь здания по коридору. И зеркалу его походка уже не казалась старческой и шаркающей.
Гул самолетов все нарастал, казалось, все бомбы стремятся попасть прямо в это здание, стараясь разорвать его на кусочки. Зеркало уже не видело отражение неба, да и никто не мог бы разобраться, где небо, а где земля в этом жутком хаосе. На секунду из-за дыма появился солнечный луч и скользнул по зеркальной поверхности. В эту же секунду зеркалу стало ясно, что тяжелая бомба падает прямо на него. За долгие блокадные дни оно научилось безошибочно распознавать этот звук разрушения и смерти. Зеркало точно знало — еще несколько секунд и на месте где оно стоит, будет воронка. О себе старинное зеркало не думало. Мелькнули только последние слова профессора — «женщины и дети, надежда»...
Никогда, ни в одном учебнике физики, ни на одном опыте не было доказано то, что произошло дальше. Да и мы знаем лишь о том, что случилось потом. Путь бомбы будто кто-то отклонил невидимой рукой. Нет, она никуда не делась, сделала свое черное дело. Бомба упала на родильный дом, обрушила часть стены, пробила крышу, взорвалась. Ее взрыв разрушил и часть того коридора, где стояло зеркало, корежил и ломал железо, разбрасывал осколки, крушил каменные стены. Но никто из людей не пострадал. Зеркало выполнило то, о чем его просил профессор — помогло и спасло.
А в том, что помощь пришла от старинного зеркала, люди поверили через несколько дней, когда стали разбирать завалы, срочно восстанавливать крышу, чинить проломы. От части коридора почти ничего не осталось, не уцелели ни кирпич, ни мощные дубовые балки. Но в коридоре стояло зеркало, рама его не была повреждена, резьба осталась на месте. Когда медсестра, как и большинство сотрудников госпиталя, разбиравшая завалы, поспешила к зеркалу, то увидела просто потрясающую картину! То, что она приняла за белый кусок стены, оказалось стеклом. А когда она протерла это стекло рукавом, окружающие ахнули! На них из зеркала глянул кусочек голубого неба, а само стекло осталось невредимым, без единой трещинки.
С этой минуты, будто кто-то вдохнул в людей веру в то, что и дальше все будет хорошо. Раз выстоял в одном из жесточайших налетов родильный дом, выстоит, стряхнет с себя путы блокады прекрасный и великий город. И, может быть впервые, в том далеком 1943 году, люди ощутили значение слова «Победа».
...За окном родильного дома шумит по веткам старых лип летний ливень. Перед зеркалом стоят двое. Старый, убеленный сединой профессор и его молодая спутница. Присмотревшись, в ней можно узнать кареглазую девушку-доктора. Да, это она, вернулась с фронта и снова пришла на работу в родильный дом. Это уже не прежняя хохотушка, в ее глазах, видевших столько человеческого горя, казалось, угасли искорки смеха. Но они стали глубже и ярче, и в них разлился целый океан доброты. «Профессор, и как же зеркало, по-Вашему, отклонило удар бомбы?», — продолжает она начатый ранее разговор. «Это был пример победы добра над злом», — отвечает профессор. «Вот так. Философские категории соединились в нашем старинном зеркале! И как, позвольте узнать!» Ей просто нравиться слушать знакомый, чуть глуховатый голос, который заставляет ее вспоминать счастливые годы учебы. Но как тогда, на лекциях, и сейчас профессор говорит такое, что заставляет ее сосредоточиться. «В те дни все мы были на пределе своих сил. Бомбежки просто вымотали людей, они обессилили от голода и неизвестности. Мы могли надеяться только на чудо. А в тот день, немцы бомбили наш район так плотно, что сомнений в том, что удара бомбы не избежать, просто не оставалось. Многие молились, врачи понимали всю тяжесть ситуации и знали, что значит это непрекращающийся зловещий вой. Но в роддоме были женщины, и дети...Матери боялись за своих детей, как могут бояться матери, а дети просто спали, прижавшись к ним, как в мирное время. И тогда я пришел сюда и ...попросил зеркало помочь». «И что сделало зеркало», — уже совершено серьезно спросила молодая женщина. «Зеркало... Когда на секунду из разрыва в облаках выглянуло солнце, зеркало вобрало в себя все его лучи, помножило на все виденные им улыбки и этот мощный поток света умноженного на радость, направило на летящую бомбу. И силам зла ничего не оставалось, как свернуть с пути этого мощного потока. Зеркало спасло тогда всех нас». В глазах профессора стояли слезы, и его спутница некоторое время молчала. " Профессор, но ведь Вы не верите в чудо! Вы сами не раз говорили нам об упорном труде, знаниях и отрицали чудеса. Вы посмеивались над нами, когда мы подбегали к этому зеркалу, дотронуться до змеи. Говорили, что нельзя надеяться на чудо! как же так!" Профессор улыбнулся в ответ на эту горячую речь, он узнавал в женщине, стоящей перед ним, юную студентку. «Позвольте, почему же Вы решили, что я не верю в чудо», — спросил он. «Я в стенах родильного дома каждый день становлюсь свидетелем чуда! Самого большого ЧУДА, которое нам может подарить жизнь!»
А зеркало? — спросите Вы? Что стало с ним в послевоенные годы? И где оно сейчас? В каком его найти музее? Зеркало стоит в том же родильном доме, на Фурштатской. В нем так же отражаются улыбки мамочек и врачей, все, кто приходит в родильный дом, может посмотреть в его стекло, подарить ему свою улыбку. И не сомневайтесь, пожалуйста, зеркало Вашу улыбку запомнит. И чаша тоже на месте. И голова змеи. Только вот цвет ее с каждым годом становиться все светлее. А как иначе, ведь в наш родильный дом все приходят за счастьем!
